Исповедь былого либертарианца

Когда-то давно, лет в шестнадцать, я взахлеб от корки до корки прочёл три романа Айн Рэнд, урождённой Алисы Розенбаум, которую по праву можно назвать величайшей писательницей в истории русской и американской литературы. Бурный водоворот событий 1917-1925 годов, живой свидетельницей которых была Рэнд, сильно повлиял на всё её дальнейшее творчество. В наиболее ярком, но наименее известном из этих романов, полуавтобиографическом "Мы, живые", ужасы коммунистической революции и постреволюционного хаоса рассматриваются с довольно необычного угла - с точки зрения взрослеющей молодой девушки Киры, прототипом которой стала сама выросшая в революционном Петрограде писательница. По глубине всесокрушающего хтонического ужаса, растаптывающего жизнь влюблённой и делающей первые жизненные шаги Киры "Мы, живые" можно сравнить разве что с "На западном фронте без перемен" Ремарка. Второй роман под названием "Источник" - это художественное рассуждение на тему свободы творчества и его источника - в этой книге рассказывается о том, как потакающие толпе левые интеллектуалы-социалисты медленно, но верно подрывают основы общества и уничтожают настоящее искусство. В третьем из романов, наиболее известном произведении писательницы под названием "Атлант расправил плечи" её антисоветская критика доходит до максимума - в книге показывается процесс полного обрушения идущего к коммунизму общества, чьё былое благополучие держалось лишь на плечах независимых талантливых предпринимателей-атлантов.

Чтение Рэнд сильно повлияло на неокрепшие шестнадцатилетние мозги, а продвигаемая ею идеология либертарианства пришлась по вкусу молодому сердцу. После Рэнд я зачитывался экономическими трактатами Фридриха Хайека, Людвига фон Мизеса и Милтона Фридмана - идеи абсолютной свободы казались мне очень притягательными. Но с возрастом я понял правдивость выражения о том, что кто в молодости не был радикалом - у того нет сердца, а кто в зрелости не стал консерватором - у того нет ума, и осознал, что либертарианство - это такая же несовместимая с реальностью идеология, как и коммунизм - последователи и того, и другого живут в мире собственных иллюзий. По мере взросления я находил много противоречий либертарианства с реальностью. Кроме наблюдения остатков былых ужасов коммунистического прошлого на постсоветском пространстве я нагляделся на ужасы капиталистического общества, которые ещё полторы сотни лет назад так точно и ярко описал Карл Маркс, и на то, куда приводят идеи абсолютной свободы. Более того, я увидел, что несмотря на минусы советского строя, у него были и кажущиеся сегодня невозможными великие достижения. Я не стал коммунистом или социалистом, но потерял былую веру в либертарианство.

Я долго думал над тем, почему либертарианское общество нежизнеспособно, и недавно понял, что основная проблема либертарианской идеалогии кроется даже не в логических противоречиях в работе частных судов и частной полиции, а в главном его принципе - построении общества, в котором нет насилия и агрессии. Либертарианская идеология, как и многие другие учения модерна, стоит на изначально ложной предпосылке о том, что насилие и агрессия - это что-то чуждое этому миру, неестественное, что-то, от чего можно избавиться; на вере в то, что можно, как хотел Кант, построить мир без них, нужно просто заложить правильную архитектуру общества. Повзрослев, я осознал, что, говоря религиозным языком, Бог создал мир именно таким, каким он есть, и агрессия - это неотделимая часть целого. Таков, как говорил Лейбниц, лучший из возможных миров. И поэтому любая разумная философская система должна строиться от реальности - от сущего, а не должного. А сущее таково, что агрессия есть и совершенно естественна, и в своих планах её стоит ожидать от других, а значит любая попытка построить кантианский мир без насилия заранее обречена на провал. В ходе многотысячелетних разборок народов и социальных институтов друг с другом и их естественного отбора не выжило ни одно либертарианское общество, а следовательно сама эта идеология нежизнеспособна. Эволюция взаимоотношений людей каждый раз приводила к появлению государственных структур, а следовательно эти структуры просто необходимы для выживания групп.

Перефразируя известную цитату Иоанна Кронштадтского, можно сказать, что полная свобода - она только в аду, а на небе - Царство небесное.